Анна Масловская

Личные границы, которые мы все так старательно ставим рассыпаются в этот момент, потому что перестают иметь смысл. От нас не убудет, если мы лишний раз не ткнём в кого-нибудь носом в наделанное. Да и поступить так в этом состоянии не представляется возможным - твоему сердцу ведь всё равно, кто прав, а кто виноват. У него единственный навык, и это - любить (со всеми синонимами).

Белого пальто здесь нет. Я не реализую эту практику на 100%, но это мой большой сердечный ориентир. Эта правда, нажитая горькими слезами и N-ным восставанием из чернущего пепла. Истина, которая оказалась единственно-возможной путеводной звездой, когда все остальные логические варианты рассыпались. К этой правде я возвращаюсь постоянно, больше и больше убеждаясь в ненужности её оправдания или дополнительного подтверждения.

Наверное, знакомо: абсолютно бессознательно почти каждого попавшегося на пути мужчину примеряешь на роль своего возлюбленного. И даже того 18-летнего скейтера иногда. Аааааааааааааааа.

Что я делала, когда ждала свою любовь?
1) Я возвращалась к негативным мыслям снова и снова, в психологии это называется руминацией (пережевывание одних и тех же мыслей).
2) Я периодически заедала грусть сладким (и набирала вес).

3) Со мной случались спонтанные порывы позитивного настроения — что-то сделать, куда-то поехать, устроить что-то для друзей, это давало облегчение на некоторое время, но не меняло ситуацию в целом. Я как будто пыталась сбежать от самой себя.
4) Я была не самого высокого мнения о себе.
5) Я ощущала себя тяжёлой — не лёгкой, не спонтанной, а именно тяжёлой. Это был такой парадокс — хочется познакомиться и есть возможность кому-то улыбнуться в кафе и заговорить, но у меня не было ни сил, ни настроения на это.
6) Я не находилась в сейчас, я была мыслями в будущем или прошлом.

С чего началось увлечение едой? Почему ресторанный критик?

Все в жизни скручено и связано. Поэтому эта история начинается издалека. Еще учась в школе, я знала, что буду работать в fashion-индустрии. Я мечтала, что стану либо дизайнером и буду работать, скажем, в Stella Mccartney или Chloe (сейчас бы я мечтала о Celine), либо стану главным редактором глянцевого издания как Эвелина Хромченко и Алена Долецкая.


Какими проектам на The Village ты можешь гордиться?

Я горжусь всем. Честно признаться, когда я случайно натыкаюсь на свои самые первые материалы, я думаю: как же это круто! Я горжусь всем, и мне ни за что не стыдно. В этой работе, как и во многих, самое важное — это ясный ум. То, как ты думаешь — вот что важнее всего для журналиста. Остальное приложится. А вот если светлой головы на плечах нет, никакое образование и трудо-часы не помогут. Я сама — не графоман. Я пишу потому, что хочу донести определенное виденье до людей, а не потому что мне просто нравится писать. Первое время, когда я не очень разбиралась в теме, я просто описывала факты. Я не могла позволить себе оценок, потому что была никем. И только когда моя внутренняя уверенность укрепилась, я начала позволять себе оценки. «Да, я хочу сказать вот это! Я точно это знаю!» — сама себе разрешила. Это всё гипер-ответственность. Так высказываться я начала три года назад.


В чем тонкая грань между ресторанным обозревателем и ресторанным критиком?

Нет грани, просто разные слова в русском языке. У нас меньше устойчивых форм для обозначения функций людей, пишущих о еде, чем в странах, где этим занимаются давно. Если я скажу, что я «food-editor» — в Нью-Йорке меня поймут точно. У нас же понимание обязанностей редактора раздела «Еда» всегда сводится к обязанностям ресторанного критика: вроде как ты постоянно ходишь по ресторанам и ешь — прекрасная работа, зависть. Большинство не догадывается о том, что минимум по 8 часов в день я провожу за клавиатурой. В России сейчас быть журналистом — не самое почетное занятие, тысячи людей дискредитируют эту профессию. «Журналисты» приложили много «усилий», чтобы даже я, порядочный человек и также журналист, не верила своим коллегам.

Что определяет слово «классный»?

А черт его знает! (смеется) Вот где собака зарыта, в этом «классно» и есть снобизм. Я могу это понять. Попробую обьяснить на примере. Открывается кошерный ресторан, в пределах Садового, с деликатной едой, интересно поданной, вкусной, за нормальные деньги. Мы считаем, он — классный, мы все в редакции это понимаем, друг другу нам не нужно разжевывать, почему. В нем меню не на сорок страниц, вкусно кормят и современный интерьер — мы про него пишем. После этой статьи на мой Facebook обваливается масса сообщений от людей, которые работают в ресторанах с около-еврейской кухней. Они писали и говорили: «Вот же наш ресторан! Почему вы о нем не написали? Мы же ничем не хуже». Мало того, что это были не новые места, а мы пишем в основном о новых, если это не тематические подборки, так они еще и далеко «не классные»: темные помещения с разводами на стенах, мрачные кованые лестницы, меню, которое включает в себя все на свете, труднодоступное местоположение, глупые шутки на странице в Facebook, плохие фотографии, имя шефа сказать не могут. Такое место, безусловно, может существовать, но оно не интересно аудитории The Village. Максимум, это интересно живущим неподалеку. Но это же место могло бы стать классным при одном простом условии, несмотря на целый перечень минусов — если бы там была невероятная, фееричная, вкусная еда. Только в таком случае мне все равно, как это выглядит, где находится и насколько там толстое меню. Но, увы, ресторанов, в которых вкусно кормят, в Москве по пальцам двух рук.


Есть ли у тебя топ-пять своих самых любимых мест?

Их точно больше и все это проекты, которые ведут за собой индустрию. Как вариант, можно представить пирамиду. Верхушка — это люди, которые делают бизнес от сердца и у них получаются реально честные проекты, в которых еще и вкусно. Классный дизайн, классная еда, своя собственная, не заимствованная. Таких людей, создающих тенденции, а не следующих им, мало: это Иван Шишкин и его команда ( Delicatessen, «Юность»); Уильям Ламберти и Илья Тютенков (Uilliam's , «Уголёк», Pinch, «Северяне»); Глен Баллис и Александр Оганезов (Glenuill и Cutfish); Дмитрий Зотов с партнерами («Крылышко или ножка», Zotman, Huggis). Все это команды, во всех в них есть по шеф-повару, и, вероятно, именно это говорит о многом. Они задают вектор в Москве. После идут Новиков, Ginza, Раппопорт — они берут мировые и местные тренды, пережевывают их, выплевывают и тиражируют. Нужны и те и другие, иначе никак, так устроен этот мир, мы еще не проснулись в Золотом городе.